Узбеков теперь тут четверо. Двое с опахалами, один с тяжелой металлической бадьей, еще один перебирает большое красное полотенце, даже на вид пушистое. Над бадьей поднимается парок.
Я почему-то сижу на кровати, а чьи-то руки трут меня, поворачивают, поднимают голову и локти. Холодное и щипкое что-то касается подмышек. По лицу скребется что-то длинное и тупое, волосы чуть дергает…
Ах ты мать твою! Больно же!
В поле зрения появляется полуголый тип. Из одежды только обтягивающие штаны по середину икр и распахнутая безрукавка, в руке здоровенные ножницы. Черные, и тупые.
Тип примеривается, и отхватывает мне прядь волос со лба.
Снова больно, да еще как!
Примериваясь, я толкаю типа ногой. Выходит неудачно, удар смазанный. Моя нога движется медленно, как и положено во сне. И потому тип с ножницами успевает отпрянуть, мой удар ему в низ живота попадает в коленку только.
Снова больно, отбиваю пальцы себе.
— Бур-бур-бур-бру! — Жалостливо говорит кто-то под ухом. Не видно кто, голос вроде бы мужской. Тип с ножницами приближается с опаской уже. Косится взглядом, боком идет, как краб.
— Бур-бур! — Повелительно говорят со стороны.
Тип с ножницами закрывает глаза и делает еще шаг вперед, поднимает ножницы с досадой обреченного ни за что, ни про что.
Этак он мне голову отхватит, чудак… В нос целится, чудило! Стой, стой, кому говорю, глаза открой, стой…
— А ну стой!
— Ста-аять …! — С этими словами я проснулся.
— Доброе утро. — Сказал Сережка-Хвост. Который с хвостом. Мы его так зовем, потому что мелкий, жилистый и волосатый. Длинные волосы он носит, сзади в хвост собирает. Да и фамилия его "Хвостинский" или "Хвостович", как-то так. Хвост, короче.
Спать на столе было не очень удобно, но делать нечего. Кроватей не предусмотрено. Кресла только удобные и кофе бесплатный, за счет фирмы литр по выбору смены. В разумных пределах, конечно.
Вот потому и спали, откинувшись в кресле, или на стол облокотись, руками прикройся или кепку на лицо, и дрыхни. Дежурная смена называется. Два человека, один дрыхнет, другой смотрит за камерами и за сигнализацией. Если что не так, то будит второго и идет смотреть, что случилось. А второй в это время отправляет тревожный сигнал директору или заму.
— Что, приснилось чё? — Спросил Хвост.
— Да ничё хорошего. — Буркнул я. — Кофе где-то тут я себе делал…
— Да вон за монитором чашка.
Я вынул чашку из-за монитора, слепо поднес к лицу. Остыл уж, да и ладно… С шумом втянул горьковатую жидкость в себя.
Глаза сами собой начали раскрываться.
— Серег, ты давай… Я пока что постою, сна у меня нет.
Вот так, испортил мне сон Узбекистан.
Хвоста долго уговаривать не пришлось, он мигом кресло назад, руки на стол, голову в руки, и засопел счастливо.
Спокойной ночи.
Я же выпрямился в кресле и принялся смотреть на экраны.
Утром уже, трясясь в новенькой машине Костика, я так же задумчиво смотрел в боковое зеркало. Назад бежала МКАД, московская окружная дорога. Красивая такая, машин по утреннему времени еще мало совсем. Жми и жми себе на газ.
— Пристегнуться не забыл?
Я поспешно накинул ремень, щелкнул замком. Щелкнули рядом со мной двери.
— О, цени — центральный замок! Ну что, куда двинем?
— Да не знаю, ты ж с дежурства, Кость? — Спросил я неуверенно. — Да и я полночи не спал. Мож, по домам двинем?
— Да ты что, машину укатать надо, а то не будет слушаться. Я еще и тыщи не прошел. Мож, в Тулу махнем?
— А что в Туле?
— Тулянки. Говорят, красивые девушки…
— Тогда уж лучше в Рязань… Там рязанки! Благозвучнее!
— О, давай… Счас только карту погляжу…
Долго ли, коротко ли, но на мосту через речку Москву я снова задремал. Привалился к стойке, прикрыл глаза. Что-то такое всплывало, гудел ровно отрегулированный в сервисе мотор, дорога ложилась под новенький Bridgestone как ласковая.
Такая умиротворенность. Навстречу проносятся авто, иномарки и тазики, большие фуры, промелькнул КамАЗ тентованный, волокущий за собой прицеп. Scania тащила громадный прицеп с надписью "Промхолод" через весь белый борт. Toyota Land Cruiser пристроилась сзади, обошел по встречке, как стоячих, детище Баварского Моторного Завода, она же — Боевая Машина Вора.
Деревенька, скорость сброшена. Бабушки на здоровенных стеллажах выложили товар. Полотенца, чайники-самовары, какие-то деревянные резные вещи, которые не разглядеть.
Крузер свернул, остановился.
Я прикрыл глаза.
Зря.
Я смотрю в потолок. Потолка-то не видно. Балдахин большой, там нарисован корабль. Здоровенный парусник, трехмачтовый, надувает паруса и несется куда-то по высоким волнам, разламывая их круто изогнутым носом. Над ним задувает облака щекастое лицо с длинными кудряшками и выпученными глазами.
Какая-то средневековая картинка. Но вышито очень тщательно, мелкими стежками идут нитки одна за другой. Серо-зеленые нитки на снежно-белом фоне.
Хочется спать. Очень хочется спать, но почему-то голова совершенно ясная. Странное ощущение. Пугающие. Лежу и не могу пошевелиться, оцепенение такое.
Рядом голоса.
Вслушиваюсь.
Опять то же бур-рур-бур-рур-бур. Как кашу во рту перекатывают, а не разговаривают. Голоса разные, мужские. Один повыше, а второй басит очень. И в комнате очень много народу, очень много.
Надо повернуться.
Не обращая внимания на оцепенение, я попытался повернуть голову. Да где уж там… А вот глаза можно скосить, а?
На этот раз узбеков было больше. Штук десять стояло вдоль стены, двое с опахалами застыли рядом с кроватью, еще один примостился на низенькой табуреточке в ногах кровати и что-то там полирует пилкой.